27 июля 1953 года завершилась война в Корее. Американские солдаты, которые принимали участие в боевых действиях, стали возвращаться домой. 

Сначала они попытались сделать вид, будто ничего не произошло. Вот они отлучились на некоторое время, но война закончилась, и они вернулись обратно к прежней жизни, к старым подружкам, надели свою старую одежду, стали слушать музыку, которую слушали до отправки на фронт. Но им только казалось, что они вернулись к прежней жизни, потому что у людей, прошедших войну, тем более проигравших войну, меняется психика. Для того чтобы выжить на войне, надо поменять свое мышление, ведь там всё иначе. И в итоге вернуться назад, в ту провинциальную идиллию, к старым милым традициям становится невозможно, потому что прежний мир рассыпался. У специалистов это называется посттравматическим синдромом. Такой синдром обычно появляется после трагического случая в жизни человека, когда под влиянием обстоятельств меняется вся его жизнь, когда ему плохо и нужна поддержка. А здесь посттравматический синдром охватил целое поколение, и эта болезнь из психологической стала социальной.

У тех ребят, что вернулись с корейской войны, кардинально изменился ритм жизни, и в мирной обстановке они ощутили себя лишними, поскольку жили в ином темпе, нежели люди на «гражданке». Они вдруг ощутили, что на войне была совсем другая жизнь, более честная и правильная. Но поскольку война закончилась и вернуться в прежнюю жизнь не представлялось возможным, эти ребята стали искать какую-то пульсацию, которая могла бы стать эквивалентом тому ритму, в котором они жили во время боевых действий. И они нашли этот ритм. Это был рок-н-ролл. Кстати, одним из тех ребят, что, вернувшись с корейской войны, начали исполнять рок-н-ролл, был Джин Винсент, вошедший в историю современной музыки с хитом Be Bop A Lula. 

Музыка поддерживает ритм нашей повседневной жизни 

Главное в музыке — это дыхание. Недаром Булат Окуджава однажды написал: «Каждый пишет, как он слышит, каждый слышит, как он дышит». Эти строки говорят о том, как устроена наша жизнь. А жизнь — это ритм, в котором мы живем. И мы слушаем ту музыку, которая отвечает нашему внутреннему ритму. Кто-то слушает хор имени Пятницкого, и это означает, что он живет в таком ритме. Кто-то любит Софию Ротару, и это значит, что его устраивает такой ритм его жизни. Но кто-то слушает рок-музыку, и это означает, что его жизнь развивается именно в таком ритме. И нет здесь никакой идеологии.

Само словечко «рок-н-ролл» впервые появилось на пластинке девчачьего вокального ансамбля Boswell Sisters. В 1934 году это очень модное тогда джазовое трио записало песню Rock and Roll, которая прозвучала в фильме «Трансатлантическая карусель». Правда, в данном случае это словечко имеет отношение не к музыке, а к тогдашнему американскому сексуальному сленгу. А музыкальным термином слово rock’n’roll стало в устах популярного нью-йоркского радиоведущего Алана Фрида, который рассказал всему миру о рождении нового стиля музыки.

Первую песню в стиле рок-н-ролл в 1953 году сочинил американский певец Билл Хэйли, она называется Crazy man, crazy. Удивительно, что сам Хэйли тогда не знал, что он придумал рок-н-ролл, и в танцевальных программках эта песенка значилась как быстрый фокстрот. В принципе, по своему темпоритму рок-н-ролл и быстрый фокстрот очень похожи, и все зависит от того, как сам человек себя позиционирует: если он хочет танцевать фокстрот, то он надевает смокинг, белую рубашку, галстук-бабочку, лакированные туфли — и танцует бальный танец. А если он хочет танцевать рок-н-ролл, то приобретает голубые замшевые мокасины, кожаную куртку, смазывает волосы бриолином — и учит всяческие головокружительные акробатические трюки.

Эта история показывает, что рок-н-ролл — это музыка найденная. Рок-н-ролл — это лекарство поколения 50-х от посттравматического синдрома. Для нас же рок-н-ролл — это симптом, проявление, модель чего-то нового, что началось во второй половине ХХ века. Это такой бутон, набухшая почка, сообщающая о том, что растение собирается цвести или выбрасывать новые побеги.

Вернемся чуть назад, к событиям Второй мировой войны.

Если рок-н-ролл стал популярен как средство излечить посттравматический синдром, возникший в американском обществе после поражения в корейской войне, то наверняка после окончания Второй мировой войны тоже должна была появиться музыка, которая служила бы социальным лекарством для ребят, вернувшимся домой с фронта. Да, такая музыка существовала. Это — джазовый стиль бибоп. Это уже не свинг, не веселое буги-вуги, это музыка измененного сознания.

История становления этого джазового стиля очень похожа на историю рок-н-ролла. Поначалу бибоп слушали очень немногие молодые люди, выражая тем самым свой протест против сладкой гладкости свинговой музыки и возвеличивания старого традиционного джаза, который в конце 1930-х годов воспринимался уже как музейный экспонат. В качестве альтернативы бопперы предложили быстрые темпы и намеренно усложненный язык импровизации. Интересно, что темой для импровизаций часто служила мелодия, взращенная в свинге, однако видоизмененная до такой степени, что ей даже присваивалось новое название.

Разумеется, между поклонниками бибопа и ревнителями свинга разгорелась война: новая музыка высмеивалась критикой, записи не издавались звукозаписывающими фирмами. Но когда солдаты вернулись из сражений Второй мировой войны, они вдруг обнаружили, что нервно-синкопированные ритмы бибопа напоминают им те ощущения, которые они испытывали во время боя. Музыкальные фразы бибопа были такими длинными, будто солдат решил выпустить весь магазин с патронами в полчище осаждавших его врагов. Ребята как бы переживали все это еще раз, только самого боя не было, и музыка служила лекарством, которое вырывало вчерашних солдат из объятий посттравматического синдрома, приобретенного на войне. В итоге популярность бопа резко возросла, а в связи с тем, что война была мировой и лекарство от посттравматического синдрома требовалось в самых разных местах планеты, у бибопа возникла широкая и стабильная аудитория во всем мире.

Если посттравматический синдром в конце концов излечивается, то происходит это благодаря той самой субкультуре, которая этот эффект воплощает. Субкультура создается не для того, чтобы дать материал социологам о жизни поколения, всякая субкультура — это прежде всего средство терапии и самотерапии. Люди испытывают шок, массовый стресс во время войны и создают определенные политические доктрины, художественно-экспрессивные практики, религиозные форматы, и, используя эту политику, эту музыку и эту религию, изживают свой посттравматический синдром или по крайней мере конвертируют его во что-то полезное.

Но всегда были такие люди, которых захватывал сам процесс, и они в горении субкультуры сгорали тоже. А были и такие, которые соображали, что субкультура — это интересная игра, в которую можно играть с холодной головой и чистыми руками и на этом делать большой бизнес. А еще были люди (и таких всегда было подавляющее большинство), которые, пройдя через субкультуру, выздоравливали и оказывались способными включиться в послевоенный мир.

После Афганской и чеченской войн в нашей стране резко увеличилось число ребят, играющих рок-музыку. Какой стиль музыки даст плоды после окончания спецоперации на Украине?

Автор Владимир Марочкин

Источник - https://regnum.ru/news/cultura/3574455.html